23 января 1989 года жителей столица Таджикистана разбудил сильный подземный толчок, сопровождавшийся глухим звуком, который бывает при подземном ядерном взрыве. В результате сильного землетрясения амплитудой 5-6 баллов в 17 километрах юго-западнее Душанбе на большой кишлак Шарора сошел оползень. Под 20-метровым слоем грунта погибло 274 человека, десятки получили ранения и тысячи остались без крова.
В новейшей истории Таджикистана трагедия 1989 года – далеко не первая. В советский период тщательно скрывали куда более ужасную катастрофу, когда в результате 9-бального землетрясения в Таджикистане 10 июля 1949 года был буквально стерт с лица земли райцентр Хаит и окрестные кишлаки. Точное число погибших неизвестно, но эксперты и историки называют цифры до 40 тысяч человек, что сопоставимо с катастрофическим землетрясением в Спитаке 7 декабря 1988 года.
С вопросами о малоизвестных фактах землетрясения в Шароре и его последствиях Nuqta.tj обратилась к нашему бывшему соотечественнику, российскому инженеру Андрею Захватову, в конце 80-х годов входившему в государственную комиссию по установлению причин трагедии, и который “уверен, что оползни в Таджикистане еще напомнят о себе”.
Как это все начиналось
– Андрей Васильевич, о землетрясении 1989 года написано немало, однако, вокруг столь масштабных катастрофах очень часто создается завеса секретности. Все ли факты трагедии Шароры сегодня известны широкой общественности?
– Должен согласиться с Вами – некоторая часть фактов были описаны в советский период в документах под грифом «Секретно» и «Для служебного пользования» и сегодня малоизвестны или известны только специалистам. Но лично я считаю, что скрывать от общественности и властных структур информацию, которая в будущем может сохранить многие тысячи жизни – было бы неправильно.
– Известно, что в конце 80-х годов Вы занимали должность главного инженера проекта отдела автоматизированного проектирования в крупнейшем в Таджикистане проектно-изыскательском институте «Таджикгипроводхоз». Какой тематикой занимался Ваш отдел?
– Думаю, Вашим читателям сначала будет интересно узнать, как в 80-е годы в СССР готовились инженерные кадры. Моя специальность по образованию инженер-гидротехник, такая же, как у премьер-министра Таджикистана Кохира Расулзода – мы с ним окончили один вуз. А отдел, в котором работали современные на тот период ЭВМ ЕС-1020 и АРМ на базе СМ1420, я принял в 1982 году, уже получив опыт проектирования десятков гидротехнических сооружений и насосных станций почти во всех районах Таджикистана.
В 1984 году я прошел курс повышения квалификации в Ленинградском Институте методов и техники управления (сейчас Академия ЛИМТУ) и защитил дипломную работу по организации и созданию Системы автоматизированного проектирования. Часть лекций и практических занятий проходили в закрытом режиме, тетради для записей выдавались под роспись и только до вечера учебного дня.
В нашей учебной группе я был самым младшим по возрасту, и рядом со мной курс обучения проходили главные инженеры таких промышленных гигантов, как «Уралмаш», белорусских, украинских и казахстанских предприятий военно-промышленного комплекса СССР. В числе преподавателей были два крупных ученых – Героя Советского Союза. Хорошо помню, как на первом занятии нас пригласили в закрытое помещение, где на экране монитора компьютера мы с изумлением смотрели, как нарисованный куб поворачивался.
Учили нас основательно, по 8 академических часов в день, включая субботы. Главное, чем мы должны были овладеть – оптимальным формированием инженерных коллективов и постановкой задач для решения сложнейших проблем технического характера с применением ЭВМ. Поэтому, вернувшись с обучения, мы начали системную работу по автоматизации инженерных расчетов и приступили к освоению весьма ответственных прогнозов устойчивости оползнеопасных горных склонов и прогноза катастрофы от разрушения Усойского завала Сарезского озера на Памире. Обе эти работы велись в закрытом порядке, и к 1986 году мы уже владели технологией прогноза устойчивости оползнеопасных горных склонов.
– Почему именно эти две темы были признаны в числе первоочередных и наиболее актуальных?
– Уметь разумно управлять рисками, в том числе рисками катастроф – обязательное требование к руководству любой страны. Умение управлять рисками – это заблаговременное предвидение рисков, выявление влияющих факторов, разработка и принятие мер по снижению рисков до приемлемого уровня. Таджикистан – горная страна, в которой 93% территории занимают горы и в потенциально опасных районах, где могут сойти оползни, расположены крупные ГЭС, промышленные предприятия и где живут сотни тысяч людей. Катастрофы, связанные с оползнями, лавинами и селевыми потоками, в Таджикистане происходили ежегодно, и ликвидация их последствий отнимала заметную часть государственного бюджета республики. Поэтому новые жилые массивы и предприятия нужно было размещать в безопасных зонах, а находящиеся в зонах повышенной опасности – в плановом порядке переносить.
Что случилось в Шароре
– Давайте поговорим о главной теме нашего интервью. Можно ли было до 1989 года получить прогноз о возможной катастрофе в Шароре?
– Теоретически, с инженерной точки зрения – да, можно было спрогнозировать. Для этого нужно было заранее провести топогеодезическую съемку и выполнить хотя бы в минимальном объеме инженерные изыскания – пробурить склон в нескольких местах и узнать, из каких грунтов он сложен. И стоят эти работы не дешево.
Но таких мест, где сейсмическая активность достигает 7 – 9 баллов, в Таджикистане – многие сотни. Под потенциально опасными горными склонами расположены не только многие кишлаки, но и ряд районных центров. Кишлак Шарора, на который обрушился оползень – лишь один из таких участков. Предвидеть катастрофу именно в этой местности было невозможно, потому что на тот период исследования по определению степени опасности на этой территории просто не успели бы провести.
Но вернусь к рассказу о нашей технологии прогноза катастроф. В 1987 году в Дангаринском районе Таджикистана произошло разрушение временной плотины небольшого водохранилища «Саргазон». Плотина высотой 23 метра и водохранилище объемом 2,7 миллиона кубометров должны были служить несколько лет в течение срока строительства Дангаринской оросительной системы.
Этот объект был запроектирован согласно СНиП (строительных норм и правил), как сооружение самого низкого IV класса. Временные плотины этого класса рассчитаны на пропуск ливневого расхода воды раз в 100 лет, и плотина уже отработала несколько лет. Но произошло непредвиденное – в ночь катастрофы был сильный дождь, и в водохранилище по саю вошел селевой поток.
Вероятность ливня метеорологи определили как событие, возникающее 1 раз в 1000 лет. Плотина, рассчитанная на пропуск меньшего ливневого расхода воды, не выдержала форс-мажорной нагрузки, произошло разрушение низового откоса плотины, водяной вал высотой до 15 метров затопил жилые дома, в которых погибло 32 человека и помещения для скота, в которых погибли десятки голов.
Эта авария на реальном объекте позволила нам «задним числом» смоделировать разрушение откоса плотины, в результате чего мы убедились – имеющееся у нас программное обеспечение пригодно для прогноза катастроф на многих объектах с похожими параметрами. Стало возможным предложить руководству республики применение этой технологии на других объектах…
– …и Вы применили эту технологию при расследовании причин схода оползня в Шароре?
– Да, именно так. Новость о катастрофе в Шароре стала новостью номер один во всем мире, и журналисты буквально атаковали нас. Расчеты мы вели ночью, на крупной ЭВМ в Вычислительном Центре (ВЦ) Минводхоза Таджикистана. Около полуночи охрана доложила, что на ВЦ приехали известный таджикский журналист Акмал Алимов, собкор «Комсомольской правды» по Таджикистану Алексей Ганелин и еще несколько журналистов. Пришлось на импровизированной пресс-конференции рассказать им о предварительных результатах нашей работы. В ЭВМ были обработаны исходные данные и, когда мы наложили результаты расчетов на чертеж продольного профиля, мы получили практически ту же линию, по которой горный склон соскользнул на кишлак и похоронил его. Мы приблизились к ответу – что же произошло в Шароре.
Этот, уже второй, реально произошедший случай подтвердил применимость программного обеспечения для будущих расчетов. К тому времени мы уже занимались и оценкой устойчивости низового откоса Усойского завала Сарезского озера, за которым скопилось 17 кубических километров воды, и глубина перед завалом достигла 500 метров.
– Сарезское озеро на Памире давно беспокоит специалистов, так как прорыв такого большого объема воды приведет к катастрофе планетарного масштаба…
– Вы абсолютно правы. Выполнив на ЭВМ необходимые расчеты, мы установили, что в случае разрушения Усойского завала в Таджикистане, Афганистане, Узбекистане, Туркменистане и Казахстане под угрозой окажется до 6 миллионов жителей этих стран. Что же касается вероятности катастрофы, мнения специалистов на этот счет разделились. Одни считают, что Усойский завал выдержит любой землетрясение. Я же с моими коллегами, известными гидростроителями Юрием Севенардом, Александром Рябикиным и бывшим главой хукумата Горного Бадахшана Алимамадом Ниезмамадовым считаем, что на этом объекте нужно выполнить работы по понижению горизонта воды в Сарезе до безопасного уровня.
Сегодня КЧС и правительство Таджикистана все делают правильно – организованы мониторинг за фильтрацией через завал и наблюдение за состоянием озера. Но как только заходит разговор о понижении уровня воды, все упирается в отсутствие денег. Сарез – это не тот объект, на котором можно экономить. И развитые страны мира должны понять – возможная катастрофа это не проблема одного Таджикистана. Поэтому чем раньше будут найдены необходимые финансовые ресурсы, тем будет лучше. И спокойнее.
– Вернемся к нашему разговору о Шароре. Так что же стало причиной оползня, накрывшего этот многострадальный кишлак?
– Непосредственной причиной стал подземный толчок 5-6 баллов. Но выше по склону горы над кишлаком проходил оросительный канал в бетонной облицовке, которая в ряде мест вышла из строя и уже давно требовала ремонта. Опасную фильтрацию воды можно было бы квалифицировать, как преступную халатность. Однако уголовного дела не возбуждали, поскольку причины недопустимой фильтрации были известны всем – постоянный дефицит финансирования на ремонт.
Таким образом, за годы эксплуатации вода, просачиваясь в глубину склона, сложенного лёссовыми суглинками до 20-40 метров, изменила физические свойства нижних слоев грунтов. Эти слои насытились водой, стали влажными и по ним, как по скользкому льду от подземного удара в сторону кишлака Шарора скатился верхний сухой слой грунта.
– В одном из номеров журнала «Вокруг света» в 1990 году геолог Н.Новгородцев предположил, что наряду с оползнем на южном склоне холмов, возможно, произошло извержение грязевого вулкана, выбросившего горячую мокрую глину в сторону кишлаков Окули-Боло и Окули-Поен. Согласны ли Вы с этим?
– Я читал статью геолога Новгородцева и с уважением отношусь к его обследованию территории и стремлению понять, что же там тогда произошло. Но, насколько видно из его статьи, он был в этих кишлаках спустя несколько месяцев после трагедии. Я же был там в первый день катастрофы.
– Можете рассказать об этом подробнее?
– В то утро 23 января в 9 часов я уже был на работе в своем институте “Таджикгипроводхоз”. Директор института Рабим Бахрамович Маруфов включил меня в госкомиссию и мы выехали на место трагедии. В одной из наших автомашин было 2 свободных места, и я попросил, чтобы с нами поехали две мои сотрудницы, хорошо владевшие технологией прогноза таких катастроф. Приехали на место ‐ множество людей раскапывали разрушенные дома, пытаясь найти живых. Вокруг стоял сплошной плач. Одной из моих сотрудниц стало плохо, и я попросил ее не выходить из машины.
Я поднялся вверх по склону примерно на 200 метров. С другой стороны водораздела, с южной стороны также сошли оползни, высота которых превышала 150 метров. Я прошел по кишлаку Окули-Боло. Люди потеряли дома, раненых уже увезли. В нескольких домах тушили пожары. До кишлака Окули-Поен я не дошел, отложений грязевого вулкана я не видел и вернулся к кишлаку Шарора.
Я полагаю, что версия об извержении грязевого вулкана имеет право на существование. Здесь можно упомянуть еще одну почти фантастическую версию, о которой тоже говорили – о том, что из недр земли по трещинам на поверхность вместе с горячей грязью вырвалась нефть. Но, даже если это было локальное извержение нефте-грязевого вулкана, оно должно было бы оставить следы, и в этом районе неплохо было бы провести дополнительные геологические изыскания. Кстати говоря, в конце своей статьи геолог Новгородцев, выдвинувший эту версию, сам же выразил в ней сомнение.
Что можно ожидать в будущем?
– Вскоре после отчета о расследовании причин катастрофы, которым руководил тогда начальник Управления геологии Георгий Вадимович Кошлаков, мы предложили руководству Таджикистана в течение 8–10 лет выполнить исследования состояния и прогноза устойчивости горных склонов на 550 оползнеопасных участках, где расположены промышленные предприятия и населенные пункты.
Работу должен был возглавить один из опытнейших инженеров института Геннадий Александрович Кольцов, недавно вернувшийся с работы на Кубе. Но политические потрясения, начавшиеся в 1990 году, последующий распад СССР и гражданская война в Таджикистане 1992–1997 годов прервала работы. И мне достоверно известно, что в середине 90-х значительная часть архивов проектного института «Таджикгипроводхоз» была утрачена, а зимой часть проектов была сожжена в печках-буржуйках. И сегодня, вспоминая все это, я абсолютно уверен что, к огромному сожалению, оползни в Таджикистане еще напомнят о себе.
– Вы можете как-то аргументировать Ваше убеждение?
– Лучше меня мои убеждения могут аргументировать специалисты Всемирного Банка. По их оценкам, в результате природных катастроф Таджикистан ежегодно теряет 400 миллионов долларов, а число пострадавших доходит до 500 тысяч человек. Согласитесь, что терять каждый день более, чем по миллиону долларов – для небогатой республики расточительно.
– И что бы Вы предложили в такой ситуации?
– Известно, что Таджикистану много помогают Азиатский Банк Развития и Всемирный Банк. Мне, как инженеру, хорошо знакомому с этой ситуацией, как говорится, «изнутри», было бы спокойнее, если бы эти два уважаемых крупных финансовых института, увеличили бы финансовую помощь Таджикистану на проведение комплекса работ по исследованию состояния оползнеопасных участков горных склонов и на переселение жителей кишлаков, расположенных в зоне риска. Кроме того, необходимо возобновить работы по прогнозу локальных катастроф от оползней.
– Спасибо за интервью.
В январе 1989 года в Гиссарском районе Таджикской ССР произошла природная катастрофа, унесшая сотни человеческих жизней. По сообщениям газет, землетрясением в 5-6 баллов была охвачена территория более 2100 квадратных километров. В эпицентре сила толчка достигала семи баллов, и это было бы не так страшно для людей и построек, если бы колебания земли не вызвали гигантские оползни. Один из них шириной около двух километров сорвался с холма, накрыв южную часть кишлака Шарора. Другой, в виде жидкой глинистой лавы, сошел с противоположного склона и добрался до кишлаков Окули-Боло и Окули-Поен. Объем оползней, по предварительной оценке специалистов, достигал миллиарда кубометров. Отмечался обильный выброс грунтовых вод на поверхность земли, что осложнило проведение спасательных работ.
Подробнее об этом здесь.
